Иванова Г. Встреча с художником

Сейчас не вспомнить, кто предложил пригласить И. Е. Селиванова к нам на занятие киноклуба «Диалог». Я думала, что его вполне радует пребывание в доме престарелых в келейке-мастерской. Но звоню и, когда Иван Егорович почти сразу же соглашается, очень удивляюсь. В гостинице «Новокузнецкая» приняли хорошо. Впервые 79-летний художник поднимался на лифте. Очень волновался - остановится ли? Наконец - в номере. Все ему очень нравится. Библиотека им. Гоголя рядом с гостиницей, идем вдвоем. Встречные разглядывают нас с большим интересом. Маленький, чуть зa полтора метра, утонувший в седой бороде человек, на голове невообразимая шапка, надетая косо, из-под шапки торчат невиданно густющие волосы, подстриженные под горшок. Обут Иван Егорович в столь любимые им кирзовые сапоги.

Началась встреча. Вопросы - и мгновенные, по существу, ответы, с большим чувством юмора. Порою же пространные разъяснения, в которые нам, суетным людям, очень трудно вслушиваться, а в них очень много смысла. В зале - уважительная тишина. Вопрос к художнику: «Как долго пишете работу?» Отвечает вдумчиво, обстоятельно, сыплет сочными, колоритными словечками: «Так считай: один глаз пишу три дня, другой еще три дня...» Усердно вместе с мастером считает весь зал, и вот уже все заразительно смеются. Так по-детски хорошо, добро звучит ответ. И опять вопрос: «А много ли у Вас друзей?» Ответ поражает горечью: «У меня нет друзей. Вот разве что Литвяков, он мне как сын».

Пришло время смотреть фильм «Серафим Полубес и другие жители Земли» (реж. В. Прохоров, «Мосфильм», 1984 г). Как интересны были кадры с изображением работ И. Е. Селиванова. Последние секунды фильма - и вдруг зал взорвался аплодисментами маленькому, седобородому человеку...

Эту встречу художник назвал «факелом своей жизни», так и написал в большой книге отзывов «Диалога».

К концу занятия разыскали Ивану Егоровичу монографию о Соломаткине - русском живописце XIX века. Это была первая просьба к библиотечным сотрудникам, сразу же как только вошел в библиотеку, так и спросил: «А есть ли у Вас книга о Соломаткине?»

Очень памятен мне день 24 апреля. Я пришла к Ивану Егоровичу часов в 11. Он начал меня рисовать. Потрясенная, смотрела я, как тяжело ведет он линию, бесконечно её подтирая, совершенствуя. Привыкнув к мгновенным, порой на глазах завершающимся графическим рисункам художников-профессионалов, я видела нечто совершенно другое: процесс мучительный, трудный. Линия задыхалась, пульсировала, спотыкалась и все-таки выбиралась, становилась свободной. Он схватывал нечто большее, чем внешнее сходство. «С натуры, - объясняет художник, - рисую первый раз. Ну, как это я могу усадить человека, да и время у него отнимать. Так все по фотографиям, да по памяти рисую». За работой много и охотно говорил и, похоже, это ему не мешало, и я поняла, - он тоскует, что нет у него учеников, так много накопил он в себе: есть что рассказать, есть что передать... И вдруг говорит: «Будешь работать, а о тебе никто не узнает. Это настоящая печаль». И столько одиночества, заброшенности было в его словах... И тут вдруг: «Попал я в тюрьму не по своей воле. Ведь это для меня тюрьма. Был бы покрепче, разве бы переехал».

Так и сидели до вечера. Я, вроде бы позируя, а художник рисуя и делясь своими жизненными наблюдениями: «Я думаю, хорошо живется тем, кто ничего не знает». Хочется рассказать и о лексике Ивана Егоровича. Он говорил так: «Я произношу свои картинки на фоне неба. Позировщик. Мозговая система моей головы. Выражение волос. Фигура лица. Губы не важная часть тела».

Показываю Ивану Егоровичу диапозитивы, самые различные: Репин, Гойя, Рембрандт, Брюллов... Авторства не называю. А Иван Егорович по манере письма безошибочно определяет автора. Спрашиваю: «Почему так много автопортретов?», и опять удивляет ответом: «Так ить у Рембрандта сто автопортретов». Вот тебе и «неграмотный мужик».

Впервые в своей жизни побывал в мастерской художника. Был гостем  новокузнецкого живописца Виталия Карманова. Его потрясли размеры мастерской. Довольно скромная, в то время меблированная лишь самым необходимым, эта обитель живописца показалась после его личной скудности дворцовыми покоями. Все с интересом разглядывал: пучки кистей, обилие тюбиков и баночек с красками, конечно же, картины. Я не была в мастерской. Поэтому поинтересовалась, как художник воспринял живопись В. Карманова. И вот что он сказал: «Он не плохой художник, но или спешит, или у него есть недостатки внутреннего свойства. Не закончит одну картину, берется за другую. Я думаю, он сам это поймет или не поймет. Я не скажу, что у него работы плохие, но недостатков много...» Правда, очень долго ускользал Иван Егорович от оценки творчества Карманова: Виталий ему понравился как человек. Он так и сказал: «Так ить человек-то важнее».

В этот приезд Ивана Егоровича много снимали на кинопленку. Здесь впервые увидел мастер «Вечный Огонь», сказал, он думал, что вечный огонь - это когда лампочка горит.

Приближался день отъезда, а уезжать художнику не хотелось, мы уже отложили однажды отъезд. Из городского отдела культуры торопили нас отправить его обратно в дом престарелых. Он, мол, является народным достоянием, и мало ли что с ним может случиться, стар ведь уже. В транспорте «народному достоянию», тем не менее, отказали. Меня отказ в транспорте привел в шоковое состояние. Умница Иван Егорович все это видел и мудро молчал. Дорогу перенес прекрасно. Отвозили мы его с Владимиром Шкодой.  Торжественно шагал, беседуя о Екатерине II и Емельяне Пугачеве. У Ивана Егоровича, неутомимого познавателя жизни, молодо сияли глаза. Вошли на территорию дома престарелых, где чуть в стороне от ворот шло уже строительство жилья для Ивана Егоровича. Все вместе потоптались на стройке, можно даже сказать, что Иван Егорович провел для нас экскурсию по будущему своему дому. И вот последние минуты с Иваном Егоровичем: отвели его в комнату, все разложили, и оставили одного...

Больше я с Иваном Егоровичем не говорила. Хотя видела его еще однажды на открытии персональной выставки в Новокузнецком музее искусства. Его чествовали, для него пели дети, говорились речи... А я стояла и вспоминала его слова: «Я ведь знаю, как и с кем нужно разговаривать...». Он очень любил быть один, работать. Не любил, когда его надолго отвлекали. Он говорил: «Кто знает, сколько мне осталось жить, день, два, год, а может, я завтра умру, ведь никто же не знает, а мне еще очень много нужно картин написать».

Вслух всегда сомневался, «а не баловство ли это - писать картины, а нужны ли они кому-нибудь», но не писать не мог: не он выбрал живопись, а живопись выбрала его.
 

Иванова, Г. С. Встреча с художником / Г. С. Иванова // Радость бытия : о самобытных художниках Новокузнецка / Г. С. Иванова. - Новокузнецк, 2005. - С. 5-7. - То же: Благовест. – Кемерово, 1991. – Август (№ 5). – С. 5.