Немиров В. Кот, петух и художник

«Впервые узнала о Вас из газеты «Советская Россия», когда прочитала статью «Кот на снегу». Проплакала, не спала всю ночь. Стыдно было за тех черствых, откормленных, сытых, обученных, но невоспитанных людей, которые так жестоко обошлись с Вами. Первым моим желанием было послать Вам краски сына и альбом для рисования. И, конечно же, навестить Вас. Но куда уедешь от двух детей? Да и адрес в газете был не очень подробным. Думаю, что сейчас Вам немного легче работается. Но если будет плохо, то приезжайте и живите у нас – будете дедом нашим мальчикам...».
И далее – подробный адрес.

Это умилительное личное послание Евгении Николаевны и Алеши Княжевых Ивану Егоровичу Селиванову я переписал из «Книги отзывов» на выставке художника. Оно привлекло меня не только своей трогательной непосредственностью, скорее тем, что сформулировало некую общую идею, идею старую, как мир и потому очень удобную в обращении – противопоставления «непонятного» художника и «черствых, откормленных», которые в силу своей душевной косности становятся губителями таланта. Я не ставлю своей задачей разобрать, насколько соответствует эта легенда биографии Ивана Егоровича Селиванова. Не буду ни опровергать, ни подыгрывать ей. За подробностями обращаю читателей к «Советской России» за 16 февраля и 4 мая и к «Советской культуре» за 25 июня нынешнего года.

Моя задача – рассказать о собственных, а потому, наверное, ограниченных моими вкусами, личным опытом и т. д. впечатлениях. Хотя, сознаюсь, и на меня публикация в «Советской России» произвела сильное и аналогичное реакции семьи Княжевых впечатление.

Вкратце так. Жил-был человек. Родился в Архангельской глубинке до революции в бедной семье. Изрядно помотала его жизнь, прежде чем прибился он к одному месту. Стал жить на станции Инская, что под Беловом, потом – в окрестностях Прокопьевска. Был грузчиком, плотником, путевым обходчиком. И, говорят, в каждом своем деле был мастером. Лет в сорок взялся за карандаш. Рисовал плохо, но упорно. Постепенно все остальное ушло на второй план. Pиcoвaл, мучался мыслями о ненужности всего того, что делает, но рисовал. Потом взялся за кисти. Стал посылать свои работы в Москву. Лет через двадцать упорнейшего труда его заметили – именно на шестидесятые годы падают первые публикации о художнике. Впрочем, факт, что о нем стали писать, ни на йоту не приблизил его к какому-нибудь признанию. Он продолжал работать, сомневался, писал в потаенном дневнике, что «я не художник, я мужик», молил там же, в дневнике, о счастье. Любопытно, наверное, будет узнать, что когда ему нужно было вернуть книги по искусству, которые Селиванову присылали из Москвы, он переписал их все от руки от корки до корки!

Еще лет через десять картины стали «гвоздем» выставок «наивных» художников в Нью-Йорке, Лондоне, Праге, Париже, Бонне, Берлине. (Замечу, кстати, что термин «наивный» вовсе не синоним «самодеятельный». Он, прежде всего указывает на «наивность» – условно миросозерцания художника). Но нет пророка в своем отечестве - прошло еще десять лет, прежде чем в Кемерове, а сейчас в Новокузнецке, состоялась персональная  выставка Селиванова. Судите сами, что образ «кузбасского Ван Гога» вполне мог возникнуть при поверхностном знакомстве с биографией Ивана Егоровича.

Открытие выставки в Новокузнецке; Делаю круг по залу, перехожу от картины к картине. Впечатление странности, поразительной непривычности – первое. Вроде нет ничего – перспективы, колорита, композиции, но что-то непонятное берет за душу. Что что-то? Прикосновение к чужому, быть может, но столь крепкому миросозерцанию. Он философ. Но мыслит не категориями космическими. У него крепкая хватка мастерового мужика, в своем мире расставившего все по полочкам.

«Петух и его семья». Удивительная аллегория семьи в представлении Селиванова. Петух – совсем по-человечьи, по-мужицки расставив ноги, гордо, самоуверенно – даже спесиво – взирает на зрителя. Надень, кажется, на него тулуп и шапку – мужик, работник. Рядом стоит курочка – серенькая, незаметная,   хозяйственная. И цыплятки в  количестве   четырех штук. Они даже   прорисованы плохо. «Я потому и не стал их прорисовывать, – вспоминается дневник Селиванова, – что пока характер их не определился, - не ясно, кто из них получится...». В картине – представление Селиванова о семье – большой, дружной, где каждому свое место.

«Кот на снегу». Сидит большой рыжий кот на фоне белого снега и теряющегося, сливающегося с ним неба. Одиночество. Известно, что писано это тогда, когда умерла верная и терпеливая жена художника.

«Мой дом в Прокопьевске». На переднем плане огород, капустные грядки. Говорят, что выбегал Иван Егорович в огород пересчитать кочаны. И если недоставало по счету, пририсовывал на картинке.

Смешно? Наивно? Не знаю, не думаю так. Вот услышал на выставке, что приходили самодеятельные художники и были шибко злы: мол, рисуем не хуже Селиванова,  пожалуй,  даже лучше, почему ему всемирный почет и слава, а мы – сбоку припека?   Думаю, что вот это действительно смешно. Люди не понимают, в чем суть искусства, никаким боком к нему и вправду не прилегают. Да и скажите, когда главным было нарисовать похоже?

Я могу не согласиться с тем, как видит Селиванов окружающий мир, но я уважаю его за то, что взгляд этот цепок, что система его взглядов на мир крепка и убедительна.

Нам так нечасто доводится встречаться с настоящим, что порой мы с трудом отделяем его от поддельного. Селиванову сейчас восемьдесят лет, сорок последних он отдал живописи. Жаль, конечно, что слава пришла к нему поздно, но как знать, не погубила бы она его самобытный талант? Это уже из области лотереи – давайте не будем. Тем более, что завтра еще целый последний день будет продолжаться выставка этого удивительного художника.

Немиров, В. А. Кот, петух и художник / В. Немиров // Сельская правда. – Новокузнецк, 1986. – 1 ноября (№ 131). – С. 4.